14.09.2024

Поэт (о Лермонтове)

                                                           Поэт
                                        Москва, Москва! Люблю тебя как сын,
                                        Как русский, сильно, пламенно и нежно!
                                        Люблю священный блеск твоих седин
                                        И этот Кремль зубчатый, безмятежный.

  Михаил Юрьевич родился 15 октября 1814 года в несохранившемся доме генерал-майора Толя у Красных ворот. Дом неоднократно перестраивался, тем не менее к 100-летию со дня рождения на доме появилась мемориальная табличка с кратким текстом «В этом доме родился Михаил Юрьевич Лермонтов». Эта табличка долгое время хранилась в запасниках Литературного музея Москвы, пока ее не передали в создавшийся в 1981 г. музей Лермонтова. Площадкой для него стал дом на Малой Молчановской, в котором Лермонтов вместе с бабушкой проживал с 1829 по 1832 гг. (в Музее на Малой Молчановке, 2 имеются работы Лермонтова-художника: рисунки, акварельный портрет отца, картины маслом с видами Кавказа, автопортрет).
   Дом на Красных воротах в советские годы снесли. На его месте стоит высотка.
   В сквере находится памятник поэту, открытый в 1965 году. Скульптор И.Д. Бродский, архитекторы Н.Н. Миловидов, Г.Е. Саевич, А.В. Моргулис. Бронзовая фигура стоит на цилиндрическом гранитном постаменте. На пьедестале выбиты строки о Москве:
«Москва, Москва! Люблю тебя как сын,
Как русский, сильно, пламенно и нежно!»
Рядом со статуей расположена решетка, заполненная рельефами на тему произведений «Мцыри», «Демон», «Парус».
   Родители Лермонтова сразу после свадьбы жили в Тарханах. Мария Михайловна, мать будущего поэта, была очень молода и слаба здоровьем. Поэтому на семейном совете было решено перед родами поехать в Москву. Только в большом городе можно было рассчитывать на квалифицированную врачебную помощь.
   После рождения сына в следующем, 1815 г. семья вернулась в Тарханы.
   Малютка и мать были окружены всевозможными заботами. Юрий Петрович, отец, отлучался лишь иногда по хозяйственным делам, то в Москву, то в Тульское имение.
   Супружеская жизнь Лермонтовых не была особенно счастливой; скоро даже, кажется, произошел разрыв. Юрий Петрович охладел к жене. В доме его очутилась особа, занявшая место, на которое имела право только жена. Бабушка Миши Елизавета Алексеевна чернила перед дочерью своего зятя, и взаимные отношения между супругами стали невыносимы.
   Немногие помнящие Юрия Петровича называли его красавцем, блондином, сильно нравившимся женщинам, привлекательным в обществе и очень добрым по отношению к крепостным. Все эти качества были весьма не по нутру бабушке Арсеньевой – из рода Столыпиных. Их род отличался строгим выполнением принятых на себя обязанностей, рыцарским чувством и чрезвычайной выдержкой. В Юрии Петровиче выдержки-то именно не было.  Во время одной поездки с женой вспыливший Юрий Петрович поднял на нее руку. Это была последняя капля. Хотя супруги, избегая раскрытой распри, по-прежнему оставались жить с бабушкой в Тарханах.
   Марья Михайловна, родившаяся ребенком слабым и болезненным, и взрослою вс е еще была хрупким и нервным созданием. Передряги с мужем тоже сделали свое. Она стала болеть. В Тарханах долго помнили, как тихая, бледная барыня, сопровождаемая мальчиком-слугою, носившим за ней лекарственные снадобья, переходила от одного крестьянского двора к другому с утешением и помощью, помнили, как возилась она с болезненным сыном. И любовь, и горе выплакала она над его головой. Марья Михайловна была душою музыкальной.
   «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал; ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать». Не о ней ли:
   «По небу полуночи ангел летел,
     И тихую песню он пел».
   Злая чахотка, давно стоявшая настороже, охватила слабую грудь молодой женщины. Пока она еще держалась на ногах, люди видели ее бродящею по комнатам господского дома, с заложенными назад руками. Трудно было ей напевать обычную песню над колыбелью Миши.
Спасти больную нельзя было. Ее схоронили возле отца. Она не дожила до 22 лет.
   Что произошло между мужем и матерью покойной, неизвестно, но только Юрий Петрович по смерти жены оставался в Тарханах всего 9 дней и затем уехал к себе в Кропотовку.
   Убитая горем  бабушка приказала снести большой барский дом в Тарханах, свидетеля смерти ее мужа и любимой дочери, и воздвигла на его месте церковь во имя Марии Египетской. Рядом с церковью она построила небольшое деревянное здание с мезонином, где и поселилась с внуком своим.
   Глубоко подавленная смертью дочери, бабушка перенесла на внука всю свою любовь. Она с ним старалась не расставаться: он спал в ее комнате, она наблюдала за каждым его шагом, страшилась малейшего нездоровья.
   Судя по рассказам бабушки, внучек-баловень, пользуясь безграничной любовью бабушки, с малых лет уже превращался в домашнего тирана, не хотел никого слушаться, трунил над всеми, даже над своей бабушкой, и пренебрегал наставлениями и советами лиц, заботившихся о его воспитании.  
   С нежнейшего возраста бабушка следила за играми внука. Ее поражала ранняя любовь его к созвучиям речи. Едва лепетавший ребенок с удовольствием повторял слова в рифму: «пол-стол» или «кошка-окошко», они ему ужасно нравились, он улыбался.
   Бабушка повела болезненного внука на Кавказ, где он в 10 лет пережил сильную любовь. «Иногда мне странно, и я готов смеяться над этой страстью, а чаще – плакать. Говорят (Байрон), что ранняя страсть означает душу, которая будет любить и изящные искусства». (Примечание: многие исследователи считают, что это испуганная бабушка так пеклась о его здоровье. Вырос он крепким, сгибал 3-копеечную монету и завязывал узлом шомпол, а будучи на Кавказе водил в атаку сотню и его отвагу признавали даже враги).
   Старожилы вспоминали, что Миша, побывав на Кавказе, все был им занят: из воску лепил горы и черкесов и «играл в Кавказ». Он  составлял театр из марионеток, пьесы для которого сочинял сам. Охота с ружьем, верховая езда на маленькой лошадке с черкесским седлом и гимнастика были любимыми упражнениями. Он также рисовал акварелью и лепил из крашеного воску целые фигуры: охоту за зайцем с борзыми и сражение при Арбеллах, со слонами, колесницами, украшенными стеклярусом. Проявления же поэтического таланта вовсе не было заметно в то время. Все сочинения он писал прозой и нисколько не лучше своих товарищей.
   Осенью 1827 года Е.А. Арсеньева переселилась в Москву с целью дать воспитание своему внуку. Было решено отдать его в Московский Благородный университетский пансион (по адресу Тверская, 7, дом Базилевского). Он состоял из шести классов, в них обучалось до 300 воспитанников. Там занятиями Мишеля руководил Алексей Зиновьевич Зиновьев, занимавший в пансионе должность надзирателя и учителя русского и латинского языков.  Мальчик приобрел также знание английского языка и впервые в оригинале познакомился с Байроном и Шекспиром.
Но говорить по-английски никогда не мог, французским же и немецким владел, как собственным.
Мишель был зачислен полупансионером, следовательно, каждый вечер возвращался домой, на Малую Молчановку в дом Чернова.
   Он считался вторым учеником.
   Его описывали как мальчика с умными, выразительными глазами, вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой.
   На лекциях русской словесности заслуженный профессор Мерзляков принес в класс только что вышедшее стихотворение Пушкина «Буря мглою небо кроет» и критиковал его. Все это бесило Лермонтова.
   Он прекрасно произносил стихи. За стихи Жуковского «К морю» заслужил громкие рукоплескания. За сочинения и успехи в истории он получил первый приз.
   Как раз в 1830 году император Николай Павлович приказал закрыть Благородный университетский пансион и переименовал заведение в гимназию. Лермонтов подал прошение об увольнении и получил его с пометкой «с отличным прилежанием, с похвальным поведением и с весьма хорошими успехами».
   В 14 или 15 лет он уже стал писать стихи, которые далеко еще не предвещали будущего блестящего и могучего таланта.
   Он был дурен собой, и это порешило образ мыслей, вкусы и направления молодого человека с пылким умом и неограниченным честолюбием. (Примечание: многие специалисты оспаривают мнение, что он был нехорош собой. В частности, они основываются на семи его портретах. Кроме того, что он был блистательным поэтом, а его стихи государыня читала императору, он рисовал, прекрасно танцевал, играл на скрипке и пел. В него влюблялись первейшие красавицы. Когда он погиб и его могилу засыпали камнями, женщины собирали эти камни и заказывали из них ювелирные изделия. К ювелирам нельзя было пробиться).
   Не признавая возможным нравиться, он решил соблазнять или пугать и драпировался в байронизм, который был тогда в моде.
   «Нет, я не Байрон, я другой,
   Еще неведомый избранник,
   Как он, гонимый миром странник,
   Но только с русскою душой».
      Отец требовал отдать ему сына.   Вопрос о переезде сына к отцу был поставлен ребром. Бабушка и отец поссорились окончательно. Любя отца, внук боялся огорчить бабушку. Отец уехал, а сын по-прежнему оставался у бабушки. С отцом он больше не виделся. Вскоре Юрий Петрович скончался, по-видимому, от холеры.
   Из завещания: «Благодарю тебя, бесценный друг мой, за любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимание, хотя я и лишен был утешения жить вместе с тобою».
    «Ужасная судьба отца и сына
     Жить розно и в разлуке умереть».
                                      (1831)
   «Я сын страданья. Мой отец
   Не знал покоя по конец;
   В слезах угасла мать моя;
   От них остался только я…»
                                     (1831)
   Университет в Москве был святилищем и для учащихся, и для всего общества. Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого. Москва гордилась своим университетом, любила студентов. Студенты гордились своим званием и дорожили занятиями. Они важно расхаживали по Москве, кокетничая своим званием и малиновыми воротниками. Большинство студентов держало себя прилично и дорожило доброй репутацией и симпатиями общества.
   По выпуске из пансиона Михаил поступил в Московский университет в 1830 году.
«Из пансиона скоро вышел он,
Наскуча все твердить азы да буки,
И наконец в студенты посвящен,
Вступил надменно в светлый храм науки».
   Всех слушателей на первом курсе словесного факультета было около 150 человек.
   Но в первых числах сентября над Москвой разразилась губительная холера. Паника была всеобщая. Зараза приняла чудовищные размеры. Университет, все учебные заведения, присутственные места были закрыты, публичные увеселения запрещены, торговля остановилась. Москва была оцеплена строгим военным кордоном, учрежден карантин.
   В конце декабря холера, унеся более пяти тысяч жертв, совершенно прекратилась, и после двухмесячного закрытия открыт университет, и студенты стали ходить на лекции.
   Лермонтов любил посещать каждый вторник тогдашнее великолепное московское Благородное собрание, блестящие балы которого были очаровательны. Уроки танца он брал у Йогеля.
   Балами он увлекался.
   «…Что даст вам скучный брег Невы:
   Ужель там больше веселятся,
   Ужели балов больше там?»
                                Из стихотворения 1831 г., посвященного Щербатовой.
   Он всегда был изысканно одет, постоянно был окружен хорошенькими молодыми дамами высшего общества и довольно фамильярно разговаривал и прохаживался по залам с почтенными и влиятельными лицами.
   Случалось, что он дерзил профессорам. Так, профессор Победоносцев, читавший изящную словесность, задал Лермонтову какой-то вопрос. Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать. Профессор сначала слушал его, а потом остановил и сказал: «Я вам этого не читал; я желал бы, чтобы вы мне отвечали именно то, что я проходил. Откуда могли вы почерпнуть эти знания?»
   - Это правда, господин профессор, того, что я сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать, потому что это слишком ново и до вас еще не дошло. Я пользуюсь источниками из своей собственной библиотеки, снабженной всем современным.
   Дерзкими выходками профессора обижались и старались срезать Лермонтова на публичных экзаменах.
   Будучи студентом, он был страстно влюблен в молоденькую, милую, восхитительную Вареньку Лопухину. Чувство к ней Лермонтова было истинно и сильно, и едва ли он не сохранил его до самой смерти своей, несмотря на некоторые последующие увлечения, но мгновенно и сильно пробудилось при неожиданном известии о замужестве любимой женщины.
   Существовало предание о том, что фамилия Лермонтовых происходила от испанского владетельного герцога Лермы, который во время борьбы с маврами должен был бежать из Испании в Шотландию. Это предание было известно Михаилу Юрьевичу и долго ласкало его воображение. (Примечание: многие лермонтоведы утверждают, что это не предание. При поступлении в университет понадобились документы о происхождении. Он поехал в Кострому и привез документы. Из них следовало, что он якобы королевского рода). Это утешало его и вознаграждало за обиды отцу. Знатная родня бабушки не любила его отца. Воспоминание о том, что дочь Арсеньевой вышла замуж за бедного, незнатного армейского офицера, многих коробило. Не мудрено, что мальчик наслушался, хотя бы и от многочисленной дворни, о захудалости своего рода. Тем сильнее и болезненнее хватался он за призрачные сказания о бывшем величии рода своего. Долгое время Михаил Юрьевич и подписывался под письмами и стихотворениями «Лерма». В 1830 или 31 году Лермонтов в доме Лопухиных, на углу Поварской и Молчановки, начертил на стене  углем голову (поясной портрет), вероятно, воображаемого предка. Он был изображен в средневековом испанском костюме, с испанскою бородкой, широким кружевным воротником и с цепью ордена Золотого Руна вокруг шеи. В глазах и, пожалуй, во всей верхней части лица нетрудно заметить фамильное сходство с самим поэтом. Голова эта была затерта при поправлении штукатурки, и приятель поэта Алексей Лопухин был этим очень опечален, потому что с рисунком связывалось много воспоминаний о дружеских беседах и мечтаниях. Тогда Лермонтов нарисовал такую же голову на холсте и выслал ее Лопухину.
   У некоторых существовало  мнение, будто Лермонтов был беден. Это несправедливо. Если отцовское имение было незначительно, зато состояние его бабушки было довольно велико и она ничего для него не жалела, так что он мог жить весьма прилично даже в лейб-гусарском полку, где офицеры тратили много денег, и не отставать от них.
   В старое доброе время любили повеселиться. Процветали всевозможные удовольствия: балы, собрания, маскарады, театры, цирки, званые обеды и радушный прием во всякое время в каждом доме. Многие усердно посещали все эти одуряющие собрания и различные кружки общества, забывали и лекции, и профессоров. Рассеянная светская жизнь не осталась бесследной. Многих оставили на первом курсе на второй год. В этом числе был и студент Лермонтов.
   Самолюбие Лермонтова было уязвлено. С негодованием покинул он Московский университет навсегда, отзываясь о профессорах нелестно, как равно и об администрации.
   Хотя А. Герцен писал об университете: «Преподавание было скудное… Университет, впрочем, не должен оканчивать научное воспитание; его дело – возбудить вопросы, научить спрашивать. Но больше лекций и профессоров развивала студентов аудитория юным столкновением, обменом мыслей, чтений… Московский университет свое дело делал: профессора, способствовавшие своими лекциями развитию Лермонтова, Белинского, Тургенева, Пирогова, могут спокойно играть в бостон и еще спокойнее лежать в земле».
    Лермонтов хотел продолжить обучение в Петербургском университете. Но было поставлено условие, чтобы проситель начал сначала, то есть выдержал вступительный экзамен. Такое требование рассердило Лермонтова и он с досады поступил в Юнкерскую школу. В школе он был юнкером лейб-гвардии Гусарского полка и вышел в тот же полк корнетом. В начале 1835 г. его произвели в офицеры.
   В Юнкерской школе Лермонтов был хорош со всеми товарищами, хотя некоторые из них не очень любили его за то, что он преследовал их своими остротами и насмешками за все ложное, натянутое и неестественное, чего никак не мог переносить. Впоследствии и в свете он не оставил этой привычки, хотя имел за то много неприятностей и врагов.
   Умственное развитие его было настолько выше других товарищей, что и параллели между ними провести было невозможно.
   Из наук Лермонтов с особым рвением занимался русской словесностью и историей.
   Способности свои к рисованию и поэтический талант он обратил на карикатуры, эпиграммы и другие неудобные к печати произведения, помещавшиеся в издаваемом в школе рукописном иллюстрированном журнале.
   Что касается стихов, знатоки утверждали, что такие стихи только Пушкину удавались. Пушкин не был лично знаком с Лермонтовым, но знал о не м и восхищался его стихами. – Далеко мальчик пойдет, - говорил он.  (Однако есть мнение, что поэты встречались в литературных кружках). Пушкин, прочитав некоторые стихотворения Лермонтова, признал их «блестящими признаками высокого таланта».
   При дворе повторяли мнение императора, прочитавшего стихи  поэта: «Этот, чего доброго, заменит России Пушкина!».
    Лермонтов, приезжая из Петербурга в Москву, часто останавливался в доме Лопухиных на Молчановке, где гостил подолгу.
   «О Москва, Москва, столица наших предков,  златоглавая царица России великой…» (из письма С.А. Раевскому, 1836 г.).
   28 января 1837 г. Лермонтов пишет стихотворение на кончину Пушкина «Смерть поэта». В.А. Соллогубу, прозаику, поэту и мемуаристу, принадлежат строки: «Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового поэта – Лермонтова».
   За стихи, написанные на смерть Пушкина, Лермонтов был переведен из гвардии в Нижегородский драгунский полк. В это время он проезжал на Кавказ через Москву и почти ежедневно встречался с Николаем Мартыновым, часто завтракали вместе у Яра.
   Никому небезызвестно, что у Лермонтова был пренесносный характер, неуживчивый, а между тем его талант привлекал к нему поклонников и поклонниц. Неравнодушна к Лермонтову была и сестра Мартынова, Наталья.
   В 1837 г. уезжавшему из Пятигорска в экспедицию Лермонтову сестры Мартыновы поручили передать брату Николаю то ли письмо, то ли целый пакет со своим дневником. В тот же пакет были вложены 300 рублей ассигнациями, о чем Лермонтов ничего не знал. По словам одних, Лермонтову был вручен пакет с намеком прочесть этот дневник, по словам других, Лермонтов не имел права распечатывать это письмо. Как бы то ни было, случилось именно то, что Лермонтов, побуждаемый любопытством, распечатал пакет, чтобы прочесть дневник. Найдя в пакете 300 рублей, он передал их Мартынову, но умолчал о дневнике и сказал лишь, что у него украли чемодан дорОгой. Мартыновы заподозрили Лермонтова в любопытстве узнать, что о нем пишут; а содержание письма было таково, что ему из самолюбия не хотелось передать его и он изобрел историю с ограблением. Подозрение осталось только подозрением, но впоследствии, когда Лермонтов преследовал Мартынова насмешками, тот  иногда намекал ему о письме.
   Старушка бабушка была чрезвычайно поражена ссылкой внука на Кавказ и хлопотала о помиловании. Через год внука возвратили и перевели сначала в Гродненский, а вскоре опять в лейб-Гусарский полк.
   После возвращения в Петербург с Кавказа поэт был принят с большим участием, как бы преемник славы Пушкина, которому принес себя в жертву. Литературная деятельность его увеличилась. Он писал много мелких лирических произведений, переделал в третий раз поэму «Демон», окончил драму «»Маскарад», переделал давно написанную им поэму «Мцыри», начал роман «Герой нашего времени».
   В свете он проводил много времени.
   «Самый большой мой недостаток – это тщеславие и  самолюбие. Было время, когда я, в качестве новичка, искал доступа в общество. Это мне не удалось и двери аристократических салонов были закрыты для меня; а теперь в это же самое общество я вхожу уже не как проситель, а как человек, добившийся своих прав. Я возбуждаю любопытство, передо мной заискивают, меня всюду приглашают». (Из письма М. Лопухиной). Он пишет, что в обществе ему скучно. Часто он бывал нелюбезен. Следуя тогдашней моде, он напустил на себя известного рода байроновский жанр, с примесью других, еще худших капризов и чудачеств. Нет никакого сомнения, что если он не изобразил в Печорине самого себя, то по крайней мере очень желал на него походить. В.Г. Белинский: «Печорин – это он сам, как есть. Но какой глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура! Я перед ним благоговею…» (1840 г.).
   И гордый Демон не отстанет,
   Пока живу я, от меня.
   Между де-Барантом, сыном французского посланника, который узнал об обидных вещах о себе со стороны поэта, и Лермонтовым зимой 1840 г. произошла дуэль. (Был и другой повод – женщина: Лермонтов влюбился во вдову княгиню Щербатову, за которой ухаживал и Барант). Лермонтов был ранен в грудь, рана была довольно легкая. За дуэль Лермонтов был наказан арестом. Предполагали, что этим дело и кончится. Но мать Баранта выступила с жалобой на поэта за то, что он, будучи на гауптвахте, требовал к себе ее сына и вызывал его снова на дуэль. Лермонтова вторично сослали  на Кавказ в Тенгинский пехотный полк.
   В квартире Карамзиных друзья и приятели собрались проститься с юным другом своим и он, растроганный вниманием  и непритворной любовью к себе, стоя у окна и глядя на тучи, ползущие над Летним садом и Невой, написал стихотворение «Тучи»:
Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники,
С милого севера в сторону южную…
   Он читал и слезы лились по его щекам. «Это стОит Пушкина» - говорил ему Соллогуб. – Нет, брат, далеко мне до Александра Сергеевича, - сказал он, грустно улыбнувшись, - да и времени работать мало остается, убьют меня, Владимир!».
   Предчувствие сбылось: в Петербург он больше не вернулся. Но не от черкесской пули умер гениальный юноша. (Примечание: гадалка Анна Филипповна, предсказавшая раннюю смерть Пушкину и Грибоедову, предсказала то же и ему, но он как-то не отнесся к этому серьезно).
    В это время его литературная деятельность увеличилась. Он писал много мелких лирических стихотворений, переделал в третий раз поэму «Демон», окончил драму «Маскарад», переделал давно написанную им поэму «Мцыри», начал роман «Герой нашего времени».
   На Кавказе шла война. Поручик Лермонтов отважно воевал. Всегда был в первых рядах храбрейших, «всегда первый на коне и последний на отдыхе».
   В апреле 1841 г. Лермонтов приехал в Москву. Каждый вечер он встречался с друзьями. Об этом пребывании в Москве он вспоминал с удовольствием. «Никогда я так приятно не проводил время, как в этот раз в Москве».
   В Нижегородский драгунский полк на Кавказ из гвардии перешел Мартынов. Мундир этого полка славился как один из самых красивых в кавалерии. Этот мундир очень шел Мартынову. Он очень был занят своей красотой, и эта слабость, подмеченная Лермонтовым, послужила ему постоянным предметом довольно злых острот.
   В молодости Мартынов был очень красив: высокого роста, прекрасно сложен. Волосы на голове темно-русые, большие усы, спускавшиеся по углам рта, придавали внушительный вид. Образован был весьма хорошо, манеры вполне изящные.
   В Пятигорске молодежь увлекалась балами.
   В то время в Пятигорске жило семейство генерала Верзилина. У него было три дочери. Это был единственный дом в Пятигорске, где почти ежедневно собиралась молодежь, в том числе Лермонтов и Мартынов. Лермонтов рисовал карикатуры на Мартынова, и тот обижался.
   Как-то Лермонтов начал острить на его счет, называл его «горец с большим кинжалом» (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). – «Сколько раз я просил оставить свои шутки при дамах» - и произошел вызов на дуэль. Все старания их товарищей примирить их оказались напрасными.
   15 июля поэт был убит.
   Лев Сергеевич Пушкин, приехавший на минеральные воды, с волнением говорил: «Почему раньше меня никто не предупредил об их обостренном отношении, я бы помирил».
   Из «Княжны Мэри» - герой перед дуэлью:
  « Что ж? Умереть так умереть! Потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я – как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова… прощайте!
   Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? Для какой цели я родился?... А, верно, она существовала, И, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствовал в душе моей силы необъятные. Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений, - лучший цвет жизни… И, может быть, я завтра умру… и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие – мерзавец».
   По некоторым свидетельствам, при перевозке Лермонтова с места поединка он был еще жив, стонал и едва слышно прошептал: «Умираю», но на пол-дороги стонать перестал и умер спокойно.              
   И вновь погиб  поэт…
   Тело Лермонтова было перевезено из Пятигорска в село Тарханы в свинцовом ящике и вторично погребено 23 апреля 1842 года.

Количество показов: 443